Утром после еды — пока было сухое молоко, я варила им кашу — шли наверх, а если было нельзя, играли здесь, внизу. Мы долго не знали, как сказать, что за ними никто не придет, ведь других уже разобрали, и почему на улице всегда сумерки. Но ведь не скажешь, что горит нефтезавод, а их уже некому забирать. И мы — это Ольга придумала — объявили им, что Бармалей украл солнце, и папы ушли воевать с ним, а они пока будут жить здесь, с нами. Они приняли эту новость спокойнее, чем я ожидала, только Лиза тихо спросила:

— А мамы?

И Ольга — вот молодец не растерялась — весело и четко, как на утро, сказала, что мамы ушли вместе с папами, чтобы готовить папам еду и перевязывать, когда их ранит в бою. И еще сказала, что мы будем играть в Убежище: сховаємось в подвале, и пусть Бармалей попытается нас найти. И тут же добавила, нужно говорить — Он, Тот, Другой, а то он услышит свое имя и придет, а так мы его проведем, и он не догадается, а когда папу его победят и вернут солнце, их всех отпустят домой, а дом поставят на ремонт.

Дом и в самом деле было пора ремонтировать. Стройматериалы — краску, доски, гвозди, цемент и песок — завезли еще в начале лета. Три песчаные кучи возвышались теперь у забора, как маленькие горы — они в песок даже поиграть не успели. Бомбежки продолжались каждый день, и то, что дом не пострадал — лишь выбило все стекло с северной стороны — объяснялось тем, что он стоял в мертвой зоне, в треугольнике между железной дорогой, шоссе и рекой и был никому не нужен. Высокий и старый, в два этажа, с нарядными башенками со шпилями, окруженный зарослями крапивы и ив, особняк принадлежал ранее какому-то купцу. Потом его заняли мы. Группы, теперь уже пустые, занимали весь первый этаж, на втором размещалась игровая. Теперь мы вместе с детьми перебрались в подвал, где раньше был склад, а еще раньше — кухня.

Вместе с Ольгой перетащили сюда кроватки, матрасы и, на всякий случай, весь запас одеял и подушек, которыми дети начинали метаться, стоило их ненадолго оставить без присмотра. Но мы всегда были рядом. И еще они часто просили есть, мне кажется, не столько от голода — еды было вдоволь — а от растерянности и от того, что всех разобрали по домам, а им — мальчикам и девочкам — приходится жить и играть в подвале.

Читайте также статью:  «Мой папа-вампир!»

Их шестеро. Тихая Лиза, вежливый Валя, Иван и Ваня — беленькие крепыши, красавица Марина и толстая Маша, которая всегда все съедает и просит добавки. Лиза — послушная девочка, но плохо спит ночью, просыпается, плачет, показывает в темный угол, а там и нет ничего, я сама проверяла. За Ванями — глаз да глаз, все время шалят и все вместе, их даже путают, но они не братья, просто Ваня во всем подражает Ивану — ходит, здоровается, даже ложку держит, как он. Валя из богатой семьи, у него папа — инженер на тракторном, и мама не работает, у них своя «эмка». Марина самая красивая девочка в группе, а может, из всех групп самая красивая и знает это. Ну, а Машу главное — накормить, просто пропасть какая-то — съест свою порцию, добавку и смотрит, ждет, когда ей еще дадут.

В общем, все как-то утряслось. В подвале даже была вентиляция и узкие длинные окна под черным потолком. Мы по очереди ходили за водой, готовили им еду на іржавії «буржуйці» и укладывали спать. И играли, все свободное время играли, мы старались их чем-то занять, чтобы они не думали о Нем и о том, что за ними никто не идет. Мне повезло, что осталась именно Ольга, она всегда проводила праздники, и теперь каждый день придумывала что-то новое.

Позавчера играли в Одиночество (ложишься на сеновал лицом вниз и завмираєш, будто от горя), вчера — в Потерянного (встаешь спиной к стене, зажимаешь лицо ладонями, будто плачешь, и стоишь), а сегодня — в Приют.

Убежище у нас была такая большая игра, мы в нее играли каждый день. Остальные игры считались поменшими, намного меньше. Конечно, водить пришлось мне, Ольге-то разве Снегурочку изображать, который с нее Другой. А у меня получилось все очень похоже, мы даже расхохотались, когда Ольга поднесла мне зеркало и я увидела свое, вернее, Его отражение — накладная борода, усы, шапка-ушанка и черный овечий тулуп — так она меня нарядила. А потом мы пошли к ним — я искала их среди кроваток, бочек с краской и мешков с цементом, а Ольга мешала мне их ловить.

Читайте также статью:  Знаки о смерти

Они были страшно довольны, когда я находила кого-нибудь, и громко визжали, а Ольга кидала в меня подушками и расставляла грабли в черных углах. На ужин сварили гороховый суп с тушенкой. Тушенки было много — тяжелые тусклые банки в смазке. А мешки с гречкой, перловкой, горохом и лапшой мы подвесили на шесте под потолком, чтобы до них не добрались крысы. Они выходят в темноте, и еще кто-то ходит ночью наверху.

По ночам кто-то ходит возле дома, иногда двое. Подходят к окнам и стоят, шепчутся. А потом обойдут вокруг, и опять стоят, смотрят внутрь. Это не Он, но это его люди, я знаю. А может, это и не люди вовсе, а другие. Мы стали закладывать окна на ночь досками. А двери крепкие, с длинным тяжелым засовом, мы за нее не боимся. Приходят всегда ночью, иногда под утро, черные, их в темноте не видно. Если свои — они кричали бы в окна и стучали в дверь. Но свои все ушли, мы можем рассчитывать только на себя. И ждать. И еще бомбят каждый день, днем. Гул моторов высоко в воздухе, страшный, потом рвутся бомбы, дрожит земля. Но самолеты идут дальше, на город, и мы привыкли. Почти привыкли.

Ночью проснулась от жажды и услышала их. Еды много всякой, кроме хлеба, а вот воды не хватает. На реку ходить — далеко, и вода в ней грязная, в нефтяных разводах, в ней плывут бревна, деревья и трупы, и подниматься тяжело с ведрами на высокий берег. Прямо за домом колодец, вода течет из трубы тоненькой струйкой. За пару часов набирается ведро. Мы ходим, меняем ведра по очереди. Я попила и снова легла, стала их слушать. Слов было не разобрать, но я сразу поняла, что они говорили о нас. А потом кто-то шикнул третий и все стихло. И я поняла, что все бесполезно. Подвал, крепкие двери с засовом, наша игра — все это бесполезно. Они выбраны. Он придет за ними и заберет их с собой, в свою Армию нежити. Ему именно такие и нужны — невинные, которые не знают добра и зла. А нас Он, может, даже наградит, за то, что присматривали за ними. Например, оставит в живых. И мы останемся жить в подвале, будем варить кашу с тушенкой и ходить на источник за водой по очереди. Но уже без них.

Читайте также статью:  Все будет хорошо

Утром меня разбудила Ольга. Все еще спали.

— Слышишь? — Спросила она.

Я прислушалась. Было тихо, но снизу, прямо из-под земли, шла дрожь, земля дрожала.

— Это Он, — сказала Ольга.

Я выбежала наверх и встала на террасе, усыпанной осколками стекла. По степи шла колонна. Впереди танки и за ними бронированные машины. Серые с черными полосами, будто вымазаны сажей. Последняя машина остановилась, потом повернула в нашу сторону. Я спустилась вниз, закрыла дверь на засов, подняла подушку, что лежала на полу, села на топчан рядом с Ольгой.

— Он здесь, — сказала я.

Она молчала. Я взяла еще одну подушку, еще.

— Пойдем, — сказала я, — поможешь.

— Ты уверена? — Спросила она.

— Да. Ты же знаешь, что Он сделает с ними. Пошли.

Мы подошли к первому кроватки, на котором спала Лиза. Я встала перед ней на колени.

— Ноги держи, — сказала и накрыла ей лицо подушкой, навалилась всем телом и лежала так, пока маленькое тело не затихло.

А Ольга держала ноги. Мы сделали это еще пять раз — я вставала на колени с подушкой, каждый раз с новой подушкой, а Ольга держала ноги.

Потом мы сидели рядом на топчані, а они лежали, с подушками на лицах — тихая Лиза, вежливый Валя, беленькие крепыши Иван и Ваня, красавица Марина и толстая Маша, которая всегда все съедала и просила добавки. Солнечный свет пробивался сквозь доски на окнах, косыми полосами ложился на темные стены. Мы молчали и не смотрели друг на друга и ни о чем не думали.

И когда Он стал бить в дверь железными кулаками, я даже не повернула головы.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ