Вымышленная страна Дирка (часть 1)
Автор: Марк Крам
Я вел затворнический образ жизни. Отгородившись от людей и окружающего бытия, выбирался из дому только на учебу или в магазин. Изредка в гости ко мне захаживали друзья, с которыми за стаканом красного напитка мы вели разговоры на различные темы. В последние пару недель их появления заметно участились.
Помню одним теплым осенним вечером мы сидели в уютной комнате, с привычно обставленными декорациями, в виде бутылки вина, стоявшей на прямоугольном деревянном столе, старого радиоприемника, из которого тихо лилась музыка из какой-то классической оперы, и обсуждали очередную, волнующую наши молодые умы, новость. Словно бы в противовес мирскому, речь наша коснулась таинственной и от того не менее интересной проблемы загробной жизни, которая тревожила многих людей на протяжении сотни веков. И так, слово за слово, мысль незаметно перетекла к мутным берегам бескрайнего участка оккультизма. Мы были темными невеждами в этой чужеродной сфере учений, от которой веяло чем-то мистическим, немного зловещим.
Я еще не говорил, что перед так называемыми разглагольствованиями, мы активно закидывались психотропными веществами, чтобы было не так скучно. Всем тем, что здорово давало по мозгам и на время позволяло отвлечься от этого крайне безвкусного, повседневного мира, и уйти в утешительные миры сладострастных грез и пьянящего рассудок волшебства. Наступало легкое забвение. Мы могли нести полную ахинею и никто бы даже не обратил на это внимания, а некоторые возможно даже горячо бы поддержали выступавшего смехом или отстранённым кивком головы. Так проходили наши «посиделки». Обычно именно из-за таких «причин» друзья уходили от меня под утро уставшие и помятые, словно пришибленные вампиры, которые при свете яркого солнца выглядели гораздо хуже вышеназванных существ.
Кто бы мог предположить, что эта игра когда-нибудь обернется для нас сущим кошмаром. Именно в ту проклятую октябрьскую ночь вседозволенным безумиям и инфантильным дрязгам был положен конец.
Полная луна, взошедшая с западной стороны холодной каменной стены Гроам сити, светила прямо в окно, освещая наши мертвенно бледные, сияющие серебристой пылью, возбужденные лица. Занавески колыхались при несильном дуновении ветра, а с улицы неустанно доносился рев машинной сигнализации и людской поток бранного лая. Мы к тому времени уже были в личном пространстве — в единении друг с другом, словно под одним общим сюрреалистическим гипнозом и активно вели беседу. Я хотел, чтобы вечер не заканчивался, так странно и удивительно тоскливо мне было в тот сумрачный и дождливый день. Главным являлось то, что происходило в данное мгновение. Остальное считалось не важным.
Все было просто замечательно, пока Клеменс — один из нашей компании, — не достал из своей сумки большую толстую, пыльную книжку, которую обрушил на стол.
– Я взял это у одного друга, – сказал он, проваливаясь обратно в мягкое кресло, буквально утопая в нем.
Кто-то вывалил на поверхность стола человеческие скелетные останки – настоящие: еще свежие, перемазанные в черной липкой грязи, словно совсем недавно выкопанные. Кажется, этим занялся Стикс — чертов псих. Даже не смотря на мое малость отъеханое состояние, я был крайне удивлен и напуган.
– А это я одолжил у своего старого приятеля, – объяснил он, рассмеявшись над собственной шуткой (по крайней мере, я надеялся, что это шутка).
– Из языческих традиций и верований, – шепотом заговорил Клеменс, – следует, что вызнав истинное имя бога можно иметь над ним непомерную власть. Подчинить себе. У нас для этого есть все необходимое.
– Зачем нам кости? – поинтересовался я.
– Кости для псов, чтобы перестали лаять, – ответил Стикс и громко рыча, вцепился в гнилую, бедренную кость зубами, изображая из себя собаку. Меня чуть было не вывернуло наизнанку, а он лишь довольно засмеялся раскатистым, свободным, чистым смехом. Было темно, и в тусклом свете пристальной одноглазой луны выражение его худого вытянутого лица выглядело ненормальным (не уверен, что у меня намного лучше).
– Посмотри на книгу. На определенной странице есть знак. Это Его знак, – Клеменс ткнул пальцем в маслянисто-черную безымянную обложку, а затем принялся возбужденно перелистывать страницы.
В зеленых глазах отражались какие-то непонятные буквы, арабские цифры, рисунки, каракули, символы, и карты, начертанные красным цветом на грубой кожаной бумаге, кончики которой по краям были небрежно свернуты и кое-где порваны. Комнату наполнял резкий специфический запах восточных благовоний, а в воздухе плавно проскальзывал незваный серый дым, казалось, струящийся откуда-то снизу — из щелей между трухлявыми половицами.
– А-а-а-а! Чертовы мухи! Ненавижу! Бл*дские твари! Пошли прочь! Прочь!! – впервые за весь вечер голос подал Кертис, расслаблено сидевший в темном дальнем углу. Он внезапно подскочил и принялся яростно размахивать руками, словно отгонял от себя назойливых летучих насекомых. Обычно он выглядел куда более спокойней и как-то по-мудрецки рассудительно молчаливым, словно бы боялся взболтнуть лишнего и только сегодня позволил себе чуточку излишеств.
– Здесь нет никаких мух, – сказал я, поворачиваясь в его сторону. Клеменс усмехнулся, в то время как Кертис, не переставая продолжал совершать какие-то невразумительные движения, как будто принимал участие в соревновании по жестикуляции и сейчас шел финал. Бедный ублюдок был под кайфом, и вряд ли я способен был чем-либо ему помочь, ведь он уверенно полагал, что его голову, как нимб окружает рой жирных вечно жужжащих мух.
От дыма заслезились глаза и запершило в горле, от чего я закашлялся. Тело не повиновалось мне; все, что я видел перед собой воспринимал, как сон, который в любую секунду мог прерваться смертельным пробуждением.
Мы собирались сделать очередную гнусность: чьи-то безобразные останки, которые мы невесть где откопали, неведомая книга от неведомого автора, если таковой вообще существовал на свете, и дурманящий отвратительный запах разверстой могилы, так отчетливо напоминающий о совершенном преступлении, говорили о нашей полной готовности к претворению великого эзотерического замысла в жизнь. Будь я тогда хоть чуточку в здравом уме, не осмелился бы исполнить задуманное богомерзкое деяние, упоминание о коем сейчас вызывает в душе только смятение и непередаваемый стыд; уродливый ужас, который по незнанию и горячему юношескому любопытству я по ошибке принял за спасительный лучик надежды.
– «Земли эти были населены двуногими хвостатыми…», – успел прочесть я на одной из ветхих страниц, которая незамедлительно была заменена на другую, а та, мгновением позже – на следующую. Клеменс не прекращал поиски и перелистывал страницы, как заведенный.
Что-то выбивалось из привычной обстановки. Возможно я не заметил, как на улице резко стихли звуки, как если бы моя маленькая квартирка, а в частности просторная комнатка, со всем ее скудным содержимым — вроде грязного умывальника, необычайно старого книжного шкафа, четырех крылатых, неопрятных, глубоких кресел с высокой широкой спинкой и заваленного всяким хламом стола, вдруг переместилась бы в иную отдельную ото всех реальность. Лунный свет, как прожектор, падающий на пол через одно-единственное окошко, убеждал меня в том, что мы еще в этом земном мире, и вовсе никуда не исчезли, не растворились в воздухе, как дым, лениво клубившийся под потолком. Видел его только я или остальные тоже, не берусь предполагать, равно, как и то, какие несуразные образы представлялись в данный период времени другим полуночникам. Радио уже давно перестало крутить классику и легкий джаз, и приобрело настрой тяжелого рок-н-рола; мрачный, не лишенный доли обаяния, голос вокалиста совместно с визгливой электрогитарой и ритмично грохотавшими барабанами надрывно рвался из динамиков, из-за чего пришлось убавить громкость.
– Знаете, как в древности люди решали проблемы? – спросил Стикс, заметно оживившись. Заранее ожидая молчаливой реакции, он заготовил специальную речь, собираясь нас в чем-то убедить. Его немигающие глаза недобро сверкнули во тьме. – Когда наступала засуха или неурожай, народ погибал, а правители не понимали причины напастей. Мудрые жрецы обращались к богам, спрашивая их, в чем же на этот раз провинились люди. Однако, как известно, для связи нужен провод или шнур, как в телефоне, так вот посредниками обычно выступали жертвы. Жертвоприношения приносили в священных рощах и окропляли кровью древние алтари, чтобы умилостивить и почтить богов. Таким образом, жрецы проявляли уважение. Избранным открывались невиданные и неслыханные чудеса – поля девственной красоты, исполненные не для глаз смертных, – закончив повествование, Стикс резким движением руки достал из заднего кармана джинсов маленький перочинный ножик, который как-то по-особенному эпично поднял вверх, словно то был гигантский стальной меч и громко заявил: – Нам не хватает крови, ребята. Без этого может не получиться…
С нашей стороны последовал вялый недовольный вой, словно протест толпы на каком-то собрании… на собрании обдолбанных торчков, возомнивших себя избранными, достойными лицезреть образ богов.
– Ты рехнулся? Спрячь это себе в задницу. Мы не будем приносить жертв, – отрезал я.
В иной раз подобная ситуация вызвала бы во мне шквал отрицательных эмоций, но сейчас, когда тело было предельно расслабленным — в некоторых местах относительно парализованным — никаких резких проявлений с моей стороны не последовало; я следил за поведением Стикса равнодушными глазами.
– Стикс, ты больной. Я всегда знал, что ты больной, – откликнулся с другого конца помещения Кертис. – И чего вы вообще с ним дружите? Этот мудак нас когда-нибудь подставит.
– Нет, парни, я ведь не говорю, что человеческую, – оправдывался он так, словно даже не помысливал о чем-то дурном. Он переходил взглядом от одного к другому, как будто искал поддержки, но находил лишь упрек или немой столбняк, какой был прекрасно запечатлен на моем сухом, безжизненном, исхудалом лице.
– Я не живодер, – сказал Кертис.
– Другого выхода нет, чуваки, – не унимался Стикс. – Иначе все это будет напрасно.
– Ты не прав, – возразил Клеменс, отрывая взгляд от диковинных строк. – Я прочел тут кое-что. В книге не сказано не про какие жертвы. Нужно нарисовать знак и произнести нужное заклинание. Оно поможет удерживать то, что явится к нам из другого измерения, – объяснил он и вновь погрузился в листы.
– Просто признайся, что тебе хочется кого-нибудь убить. И не надо искать для этого глупых оправданий. Лучше сходи к мозгоправу, пока не поздно, – сказал я, когда Стикс наконец успокоился, невозмутимо спрятал нож себе в карман, перед этим пару раз вспоров им воздух, а затем опустился в мягкое кресло.
Сегодняшняя ночь была особенной. Мы все чувствовали это, хоть и тщательно скрывали, стараясь не выдавать своих эмоций, переживая внутри восторг, волнение и ужас.
Сколько уже часов прошло, а утро все не наступало, как будто бы свыше было дано благословение того самого бога, которого мы собирались призвать в нашу скромную келью.
Богов не существует, строго полагал я, ни единого из них нет, и все это вздор, заблуждения. Однако, как сильно я в этом нуждался; как же сильно надо упасть духом, чтобы отвергать обыденную одинокую реальность и взамен ее, создать свою личную, пускай и вращающуюся в пределах только этой комнаты, в которой я искал спасение и усладу своему угнетенному сердцу. Моя вымышленная страна…
Клеменс нарисовал на полу в центре комнаты краской знак: обычный такой, ничем не выделяющийся среди других знаков. И принялся читать на непонятном языке, стоя на коленях с толстой книгой в руках перед красным знаком. С замиранием сердца я ждал. А потом произошло следующее: Клеменс кончил читать, застыл в колено-приклонной позе в центре лунного круга. Тишина повисла в воздухе. Тишина была гробовая. И никто не смел ее нарушать, как вдруг:
– А-а-а-а! Они ползают по мне! – истошно вскричал Кертис. – Опять эти чертовы твари!! Ненавижу! Отстаньте от меня! Отстаньте, наконец! – надрывал он глотку до хрипоты. – Чтоб вы сдохли!
Никто не обращал на его крики должного внимания.
– Что дальше? Это все? – произнес я, поддавшись разочарованию.
– Я говорил вам, что нужна кровь! – раздражено бросил Стикс. Он нервно сложил руки на груди, чтобы занять их чем-то, ибо вновь загорелся желанием достать заветный клинок, о котором думал на протяжении последних нескольких минут.
– Нет. Все было правильно. Я все сделал так, как нужно. Я все рассчитал. Не понимаю, — взволновано бормотал Клеменс, блуждая глазами по полу. – Наверное я что-то упустил. Видимо какую-то деталь… видимо… упустил что-то… нет-нет-нет…
– Этих гребаных богов так много. Ну хоть один-то должен был явиться к нам! Мы же сделали все, как надо. Так ведь, Клеменс? – спросил я. – И осечек никаких не было… или нет?
В душе проснулась ненависть и серое отчаяние, словно я пошел «ва-банк» и выпало совсем не то число, на которое я ставил, на которое рассчитывал, которое должно было привести меня к заветным чудесам и райским наслаждениям. Совсем не тот результат.
Кертис продолжал истерить, как сумасшедший, проклиная все и всех, а в частности тех самых пресловутых мух, которые якобы по его словам уже забрались в желудок, и ползали под его кожей по всему телу.
– Заткнись! Заткнись уже! Закрой – свою – пасть!! – не выдержал я. От невыносимой духоты и разбитых ожиданий, я так злился. И не знал, как избавиться от этой особенной злости, рвущейся наружу из груди, как будто требующей глотка свободы – как я. Что теперь? На утро возвращаться обратно в приевшийся мне тусклый мир, где ничто больше не радует и не доставляет счастья, где нет святых чудес…
Кертис замолк на полуслове, как если бы кто-то зажал ему ладонью рот. И в жизни больше не проронил ни слова. Я точно был уверен – он мертв.
Почему я так решил? Чей-то голос, не похожий ни на один из выдуманных моим сознанием, в голове четко сказал, что он труп, хотя выразился несколько иначе – в какой-то странной грубоватой форме, не вполне для меня понятной. Я не отрицал, и почему-то решил, что спорить с ним бесполезно. Все равно проиграю. Он сказал мне:
«Встань и посмотри»
Я поднялся и медленно пересек комнату. Достигнув темного угла, обошел спинку кресла, за которым неподвижно, бессмысленно глядя в одну точку, растянулся мой друг. Его руки безжизненно свисали с подлокотников. Живот невероятно раздулся и выпирал из под рубашки; покрытый язвами и волдырями, внутри него активно что-то копошилось; лицо приобрело мертвенно синий оттенок и распухло, как от страшной аллергии. Из левой ноздри вдруг вылетела жирная зеленая муха; она стремительно взлетела к потолку и скрылась в черном дыме.
– Парни, – вымолвил я чуть дыша, – кажется Кертис сдох…
После короткой паузы, Стикс прыснул от смеха.
– Давно пора, – заявил он с совершенно серьезным видом. – Бесит меня этот черт… черт… черт… черт… черт!
Он еще несколько раз повторил это слово, и разразился диким хохотом, с силой откидываясь на спинку кресла, от чего оно недовольно заскрипело.
– Нет же… я серьезно… Твою мать, он покойник! – только сейчас пришло осознание случившегося. И отчаяние сменилось на нечеловеческий ужас. Так резко поменялась обстановка, что я даже не сразу сообразил, где вообще нахожусь. В каком-то неизвестном, насквозь пропахшем едким потом, помещении: без дверей, и выйти можно только одним способом – через окно, а мы кажется на седьмом этаже. Или на девятом?
Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.
Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму — оно казалось таким чужим и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающем здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.
– Что я здесь делаю?